| Ксения Драгунская "Яблочный вор" |
|
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
АНЯ ФОМИНА СЕРЁЖА СТЕПЦОВ ПЕТЯ ЕЛОВЕЦКИЙ ШУРА ДРОЗД, невеста ЖЕНИХ ШУРЫ ЧИСТИЛЬЩИК САПОГ ПРОДАВЕЦ В ЛАРЬКЕ люди в подземном переходе голоса в телефоне ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ Подземный переход одной из окраинных станций метро. Ларьки, телефоны, продавцы газет и цветов, музыканты, чистильщик сапог, перед которым стоит высокое старое кресло. Появляется длинноволосая молодая женщина в пальто. Это Фомина. Она шагает стремительно и настойчиво стучит кулаком в стекло ларька. ФОМИНА: Эй, ты! Это что, по-твоему, пудра? Ты что мне продал, а? Гони обратно деньги! Пудра это или... ПРОДАВЕЦ (южной наружности): Зачем стучишь? Не видишь - кушаю. (Машет на неё рукой, пьёт пиво, ест сосиски, выставляет табличку "обед"). ФОМИНА: Я тебе, абрек, сейчас устрою обед! Погоди у меня! (Смотрит на часы, оглядывается и сердито плюхается в кресло к чистильщику сапог). Обед у него... Ничего, я и подождать могу. ЧИСТИЛЬЩИК: Совести у него нет, вот что... (Принимается чистить ей сапоги). ФОМИНА: Я специально приехала! Это же чёрт знает, что такое! Это же не пудра, а... У меня аллергия от неё началась! Вот, посмотрите. Нет, вы посмотрите... ЧИСТИЛЬЩИК: Не говорите. Никому верить нельзя. Куда катимся?... ФОМИНА: Полный мрак. Раздрызг и холодрыга. Даже весна не наступает. Вы посмотрите! Это что, весна? ЧИСТИЛЬЩИК: Вот раньше была весна - это да. Раньше в конце марта я уж без пальто выходил. В пакре на летней эстраде играл оркестр. Да. А теперь не весна, а так... Одно название. Куда катимся?... ФОМИНА: Что это за правительство? Даже весну как следует организовать не могут! В переходе появляется молодой мужчина без пальто, в одном костюме. Это Степцов. Он замечает сидящую перед чистильщиком Фомину и останавливается на миг, затем подлетает к ней. СТЕПЦОВ: Извините, девушка, это случайно не вы сто лет назад зажухали у меня книжку "Одиссея капитана Блада"? ФОМИНА (чуть не падает с кресла): Ой, мамочки! Степцов! Вот ещё не хватало! Только не набрасывайся на меня, как тогда, после защиты диплома... СТЕПЦОВ: Шесть лет прошло, а ты всё помнишь... ФОМИНА: Ещё бы! Набросился на меня со своими поцелуями, как бешеный. Гонялся по всей общаге. Псих какой-то, маньяк. Ух ты, какая у него рубашоночка моднячая... Тебе не холодно? СТЕПЦОВ: Да я на минуту из машины выскочил. ФОМИНА: Как ты живёшь? Пишешь? СТЕПЦОВ: Никак нет, ваше величество. ФОМИНА: Тебе надо писать, ты талантливый. Такую клёвую штуку на первом курсе сочинил. Про лодку. СТЕПЦОВ: Про лодку? ФОМИНА: Я до сих пор помню. СТЕПЦОВ: Ну и бог с ним. А ты-то как живёшь? Тут раньше дачная местность была, у нас был свой дом... ФОМИНА: Слушай, ты представляешь, я вчера купила вон в том ларьке пудру... СТЕПЦОВ: Так. И что? ФОМИНА: А это оказалась не пудра, а просто дрянь какая-то. СТЕПЦОВ: Во-первых, Анька, пудра тебе ни к чему. Ты и без всякой пудры - ого-го. А во-вторых, пойдём разберёмся. ФОМИНА: Ты что, там такой жуткий чучмек. Степцов громко стучит в железную дверь ларька. Разъярённый продавец появляется на пороге, увидев Степцова, начинает подобострастно кланяться. ПРОДАВЕЦ: Здравствуйте, хозяин. СТЕПЦОВ: Ты что, любезный, говно всякое людям вправляешь? ПРОДАВЕЦ: Я не виноват, хозяин, простите, это от Мирьям принесли два ящика... Простите, хозяин... СТЕПЦОВ: Анька, возьми себе другую пудру. Бери вообще всё, что хочешь. На. На вот ещё... Бери... ФОМИНА:Ты что? Ничего не понимаю... Ты что, правда, хозяин? Это твой ларёк? СТЕПЦОВ: Тут все ларьки - мои. ФОМИНА: Все ларьки? СТЕПЦОВ: В переходе все и ещё наверху пять. ФОМИНА (присвистывает): Степцов заделался купчиной! Это сильно! Хоть из одного однокурсника толк вышел. СТЕПЦОВ: Анька, я так рад тебя видеть! Это надо отметить. Всё, решено. Сейчас мы едем ужинать в один задушевный кабачок. ФОМИНА: На чём едем-то? СТЕПЦОВ: На мне. Я в прошлый четверг новую "бээмвэшку" купил. А номера что-то никак не получу. На каждом перекрёстке гаишники обувают. ФОМИНА: Буржуй ты недорезанный. СТЕПЦОВ: Отужинаем и поедем в дансинг. Спляшем, как раньше плясывали. Я тебе твои любимые музыки заведу. ФОМИНА: Что это у тебя с рукой? СТЕПЦОВ: Это называется - кольцо обручальное. ФОМИНА: Да нет, вот тут. СТЕПЦОВ: А, это. Это грузчики лишний контейнер грузить не захотели. Пришлось потолковать. ФОМИНА (смеётся недоверчиво): Дерёшься, что ли? СТЕПЦОВ: Да, ненаглядная. Бью. Кулаком в лицо. Так поехали ужинать! ФОМИНА: Я не могу. Мне домой надо. Я купила стиральную машину. И мне её сейчас доставят на дом. СТЕПЦОВ: Что за чушь! Я тебе завтра десять стиральных машин пришлю. ФОМИНА: Нет, правда, Сережа. Я не могу. И нечего на меня так смотреть. СТЕПЦОВ: Как - так? ФОМИНА: Такими глазами. СТЕПЦОВ: Ты смущаешься, как в детстве. ФОМИНА: В детстве мы с тобой, к счастью, не были знакомы. СТЕПЦОВ: Когда ты поступала в институт после школы, у тебя было ещё детство. Слышится вой автомобильной сигнализации. ФОМИНА: Это не твоя, часом, голосит? СТЕПЦОВ: Моя. Фиг с ней. Какие у тебя волосы! Не волосы, а торч. ФОМИНА: Торч - по-английски "факел". СТЕПЦОВ: Я не хочу тебя никуда отпускать. ФОМИНА: Всё, я побежала. СТЕПЦОВ: Давай, я тебя отвезу, куда тебе надо. ФОМИНА: Пока. Я тебе обязательно позвоню. СТЕПЦОВ: Вот, визитку возьми. ФОМИНА: Я тебя и так найду. Пока, Серёжа . (Уходит). СТЕПЦОВ: Чёрт побери... Она смущается, как в детстве. (К чистильщику). А, старина? Сто лет назад... Был я молод, беден, ласков, учился в специальном институте всякие истории сочинять. И вспомнить-то смешно... Что это у меня на сердце так весело? Анна... Я, говорит, тебя и так найду... ПЬЯНИЦА (подходит): Меня, между прочим, тоже Аней звать. СТЕПЦОВ: Ну, возьми, Аня, выпей за моё здоровье. (Денег ей даёт). Давайте, братцы, выпьем. Эй! Выставляйте бутылки, не жмотитесь. (Стучит в ларьки). Я разрешаю! (Подходит к музыкантам). А вы что приуныли? (Подходит к цветочнице, покупает ведро тёмных роз и ей же дарит). Будем веселиться! Приглашаются все! Чёрт побери, как я богат! Дом Фоминой. На сцене у одной кулисы - кусок забора с деревянным почтовым ящиком. Посреди сцены стоит большой куб. Одна из его боковых сторон - стиральная машина, другая - холодильник, третья - духовка и четвёртая - телевизор и радио. В данной сцене лицом к залу обращена стиральная машина. Появляется Фомина с охапкой тряпья, начинает запихивать всё в стиральную машину. Звонит телефон. Из другой кулисы выходит кудрявый парень с телефонным аппаратом. Это Еловецкий. Фомина берёт трубку своего аппарата. ЕЛОВЕЦКИЙ (взволнованно, насморочным голосом): Аня, это ты? ФОМИНА: Привет, Ёлкин. ЕЛОВЕЦКИЙ: Мне надо поговорить с тобой. Понимаешь, со мной такое случилось... ФОМИНА: Неужели опять обокрали? ЕЛОВЕЦКИЙ: Я встретил женщину. ФОМИНА: Где встретил? ЕЛОВЕЦКИЙ: Понимаешь. Нас познакомил ветеринар. Я должен рассказать тебе. Я любил её всю зиму. Всю зиму, представляешь? ФОМИНА: Нет. ЕЛОВЕЦКИЙ: Я ничего не мог делать, ни о чём думать, только любил эту женщину. ФОМИНА: Жуть. ЕЛОВЕЦКИЙ: Теперь я даже не знаю, любил ли я её. Утром мне кажется, что совсем не любил. А ночью - что любил сильно и до сих пор люблю. ФОМИНА: Вот бедолага ты, Ёлкин. Пауза. ФОМИНА: Алё! ЕЛОВЕЦКИЙ (уныло): Алё. ФОМИНА: Петька, не молчи. ЕЛОВЕЦКИЙ: Что? ФОМИНА: Я говорю, дорого молчать-то, коли из Израиля звонишь. ЕЛОВЕЦКИЙ: Да я не из Израиля. Я у себя, на Кутузовском. ФОМИНА: А слышно так здорово, как из Израиля. ЕЛОВЕЦКИЙ: Вчера утром прилетел. ФОМИНА: Тащи гостинцы, жидовская морда. ЕЛОВЕЦКИЙ: Тебе, между прочим, привет. От Дины. ФОМИНА: Поцелуй её от меня. ЕЛОВЕЦКИЙ: Она такая красавица стала. Такая умница. Глаза просто необыкновенные. Радость моя... ФОМИНА: Как она вообще поживает? ЕЛОВЕЦКИЙ: Ощенилась. За день до отъезда. Я боялся, что она в Москве простудится, комбинезон ей купил. ФОМИНА: Ты что, сюда её притащил? ЕЛОВЕЦКИЙ: А что такое? ФОМИНА: То, что ты превратился в законченного старого холостяка с собачонками. ЕЛОВЕЦКИЙ: Аня. Я всю дорогу летел и думал, что расскажу тебе про эту женщину. ФОМИНА: Ну, расскажи. Пауза. Фомина роется в тряпье, перебирает его и запихивает в стиральную машину. ЕЛОВЕЦКИЙ: Понимаешь. Нас познакомил ветеринар. ФОМИНА: У неё тоже собаки? ЕЛОВЕЦКИЙ: Нет. У неё хомячки. И морская свинка. Пауза. ФОМИНА: Петь, я тебя слушаю. Я вся - одно большое ухо. Что ты молчишь? Плачешь, что ли? ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь, я не могу говорить. ФОМИНА: Ну позвони тогда, когда сможешь. ЕЛОВЕЦКИЙ (упавшим голосом): Да, пожалуй. Извини. Пока. (Уходит за кулисы). Фомина кладёт трубку, пихает остатки тряпья в стиральную машину, захлопывает крышку, любовно нажимает на кнопки. Загораются лампочки. Слышится ровный гул и бульканье воды. Фомина ласково гладит машину. Звонит телефон. Фомина берёт трубку. Появляется Еловецкий. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, извини, я забыл спросить: сколько надо варить гречневую кашу? ФОМИНА: Пока не сварится. Потом завернуть кастрюлю в старое байковое одеяло и положить под подушку. Лечь на эту подушку и думать о высоком часа полтора. ЕЛОВЕЦКИЙ (с грустным укором): Ну зачем ты так? ФОМИНА: Затем, что так вкусней. Слушай, который час? ЕЛОВЕЦКИЙ: Четырнадцать ноль восемь. ФОМИНА: Ой, мне сейчас звонить должны. Пока, Петька. Ты мне попозже перезвони. (Кладёт трубку). Еловецкий уходит. Фомина наблюдает, как крутится в стиральной машине тряпьё. Звонит телефон. Фомина хватает трубку. ФОМИНА: Да! Алё! ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Приём-приём. Аня, ты хорошо поживаешь? ФОМИНА: А, это ты, Никитос. Приём. Поживаю хорошо. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А давай, когда будет лето, поплывём на лодке. ФОМИНА: Далеко-далеко? ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Далеко-далеко. ФОМИНА: Конечно, давай. Это ты здорово придумал - на лодке. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А мы твою собаку возьмём с собой? ФОМИНА: Возьмём! Она знаешь, как любит на лодке кататься! ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А я люблю, когда босиком, трогать ногой тёплую меховую собаку. ФОМИНА: А я люблю, когда босиком, шевелить пальцами. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А я зато могу ножными пальцами шишку с земли поднять. ФОМИНА: Подумаешь! Я ножными пальцами на гитаре играю. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Ха-ха-ха-ха-ха! Ань, давай, знаешь, чего? ФОМИНА: Чего? ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Давай врать. ФОМИНА: Вот здорово! Обожаю врать! Ну, ври первый. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Я вчера... Я вчера школу поджёг. ФОМИНА: Подумаешь! Наша школа сама сгорела. От стыда. Что мы плохо учимся и безобразничаем. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А я зимой снега наелся и превратился в торт. Потому что снег выпал заколдованный. И меня положили в холодильник. Потому что я превратился в торт из мороженого. ФОМИНА: А я, когда была маленькая, превратилась в девочку. Потому что сначала я была мальчиком, но сильно обижала девчонок, и волшебник меня в наказание в девочку превратил. Так и не могу до сих пор расколдоваться. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А мне вчера Пушкин приснился! ФОМИНА: А мне - Гитлер. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: А он что делал? ФОМИНА: Щи ел. Чавкал - ужас... А Пушкин что? ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Он к нам в гости пришёл. Мы чай пили, а тут он входит, весёлый такой. Все, конечно, ему тут же: "Здравствуйте, Александр Сергеевич", стулья стали пододвигать, а он засмеялся и дальше пошёл. ФОМИНА: А я... А меня зато любят те, кого я люблю, а остальные не пристают со своей дурацкой любовью. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Ой, Анька, всё, пока. Сейчас родители приедут. А я тут порнуху смотрел, кассеты убрать надо. ФОМИНА: Пока, Никитос. Приём-приём. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Приём-приём. Конец связи. Фомина кладёт трубку. Сидит около телефона. Звонок. Она хватает трубку. Появляется Еловецкий. ФОМИНА: Да! Да! Алё! ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну что? Позвонили тебе? ФОМИНА: А, это опять ты, Ёлкин. Я же сказала, попозже перезвони. ЕЛОВЕЦКИЙ: Нет уж, теперь я буду с тобой разговаривать. А эти, кого ты ждёшь, перезвонят. Если хотят. Человек всегда дозвонится, если он хочет, понятно? ФОМИНА: Отстань ты... На море поехать хочется... ЕЛОВЕЦКИЙ: А кто тебе звонил? Что занято было? ФОМИНА: Никитос звонил, мой друг. ЕЛОВЕЦКИЙ: А, этот твой, у которого жена всегда на сносях... ФОМИНА: Никитосу восьмой годик. И вообще, он лучший друг моей собаки. ЕЛОВЕЦКИЙ: А ты так и живёшь на даче? Гуляешь, наверное, варенье варишь? ФОМИНА: Бабочек ловлю, гербарии собираю, читаю вслух. Руководство к эксплуатации стиральной машины "Вятка восемнадцать автомат". На ночь. Очень способствует. Ёлкин, зачем ты приехал? ЕЛОВЕЦКИЙ: Так весна же! Я решил весну, лето и раннюю осень проводить в России. Я - перелётный еврей. ФОМИНА: Ах, как остроумно! ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь, я вчера был в булочной. Коробку пастилы купил. Открываю, а там... ФОМИНА: Ну конечно, дохлая мышь! ЕЛОВЕЦКИЙ: Там пастила. А сверху такой листочек: "А/О "Красный Октябрь", укладчица номер пятнадцать". ФОМИНА: И что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Я стал думать - какая она, эта укладчица? Какие у неё глаза, волосы, губы. Ведь она даже не знает, что на свете есть я, что я богат, но одинок и несчастен... ФОМИНА: Если бы она знала, она бы яду подсыпала. ЕЛОВЕЦКИЙ: Да, я вот ещё что хотел спросить у тебя. Как ты думаешь, песня "Отель Калифорния" - она пронзала сердца поколения или нет? ФОМИНА: Какого ещё поколения? Скажи, про что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну, там, в общем, один парень... ФОМИНА: А, помню, помню. Длинная такая, нудная. Ни фига она не пронзала. А зачем тебе? ЕЛОВЕЦКИЙ: Пьесу пишу. ФОМИНА: Про что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Про одного человека. Однажды он ехал в троллейбусе и дремал у окошка. Тут троллейбус резко затормозил. Человек открыл глаза и увидел женщину. И он сразу понял, что ему не надо идти на работу и вообще не надо ничего больше делать, а надо только идти за этой женщиной и быть рядом с ней, что бы ни случилось и где бы она ни была. И он пошёл за ней к ней на работу. И сказал: "Я теперь никуда не уйду, а буду всегда рядом с вами". А она подумала, что он просто псих и животновод. ФОМИНА: Почему животновод? ЕЛОВЕЦКИЙ: Так надо. И вот он несколько дней подряд приходил на её работу и ждал её, а потом провожал домой. И однажды он сказал : " У меня сегодня день рождения. Я приглашаю вас в гости. Пойдёмте ко мне на день рожденья". Ну, она сказала, что всё это сплошное безобразие и не пошла. Тогда он пришёл к себе домой. Была зима. Нет. Была осень. Нет. Всё-таки была зима. Он сидел один за столом у себя дома и не зажигал света. Жил он недалеко от железной дороги, и так он сидел один в темноте, курил и слушал вздохи паровозов или просто смотрел на тени веток на потолке. Утром он пришёл на свою работу и застрелился. Заиграла песня "Отель Калифорния". И все пошли наряжать ёлку. ФОМИНА: Господи! А стреляться-то зачем?! ЕЛОВЕЦКИЙ: Для пущего катарсису. ФОМИНА: Полный бред. Мура собачья. Реализма ни на грош. А за душу берёт. А почему он на работе застрелился? ЕЛОВЕЦКИЙ: У него на работе было оружие. ФОМИНА: Так он у тебя мент, что ли? ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты, Анька, какой-то зритель-правдоискатель. ФОМИНА: Напиши лучше пьесу про снег. ЕЛОВЕЦКИЙ: Про снег? ФОМИНА: Жизнь городского снега. Когда я была маленькая, я думала, что снег, который убирают на улицах, отправляют в Африку. Чтобы там тоже было. А потом однажды ночью я увидела, как его скидывают с самосвалов в Яузу. Я часто думаю о снеге. ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь что? ФОМИНА: Что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Выходи за меня замуж. ФОМИНА: Ты, Ёлкин, в своей Израиловке совсем офедорел. ЕЛОВЕЦКИЙ: Чего это я офедорел? ФОМИНА: Того, что замуж меня позвать может только форменный кретин. А за нормального мужика я и сама выйду. Без всякого приглашения. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ладно, я пошутил. ФОМИНА: То-то же. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну а ты? Пишешь что-нибудь? ФОМИНА: Угу. ЕЛОВЕЦКИЙ: Сказки? ФОМИНА: Я пишу список. ЕЛОВЕЦКИЙ: К расстрелу? ФОМИНА (ледяным тоном): Гы, гы, гы. Я, друг мой Петя, пишу список мужчин. За которыми можно пойти на край света. ЕЛОВЕЦКИЙ: Однако! ФОМИНА: А что мне ещё писать? Сценарии, что ли, о комсомольской юности? "Здравствуй, комсорг!" - сказал парторг и сорвал с неё трусы? ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну, и когда состоится уход? ФОМИНА: Какой? ЕЛОВЕЦКИЙ: На край света. ФОМИНА: Я никуда не собираюсь. Я так просто пишу. Для истории. Это красная книга, понимаешь? ЕЛОВЕЦКИЙ: И много их там? ФОМИНА: Да всего один забулдыга. Который железно. А остальных ещё трое. Я их то запишу, то вычеркну. То опять запишу. И снова вычёркиваю. Тружусь день и ночь. Но я доведу дело до конца. Погоди, тут какие-то мужики с топорами ходят. Бунт, наверно, начался. Подожди, я посмотрю. (Оставляет трубку, заглядывает за кулисы. Берёт трубку). Мимо прошли. ЕЛОВЕЦКИЙ: У меня вчера был Степцов. ФОМИНА: А, наш славный буржуин! Повелитель ларьков! ЕЛОВЕЦКИЙ: Что там ларьки! Фигня! Он знаешь, какие дела крутит? Ростокинский акведук недавно купил. ФОМИНА: А ведь какой был пентюх! Новеллы нежные писал. ЕЛОВЕЦКИЙ: Он до сих пор по тебе сохнет. ФОМИНА: Скажи ему, чтобы сменил пластинку. ЕЛОВЕЦКИЙ: Жопа ты всё-таки. ФОМИНА: Уж какая есть. ЕЛОВЕЦКИЙ: Что там у наших слышно? Надо бы собраться, встретиться. ФОМИНА: Я хочу в институт съездить, с комсомольского учёта сняться. Мне ведь скоро двадцать девять. ЕЛОВЕЦКИЙ: Не идиотничай. Комсомол сто лет назад разогнали. ФОМИНА: Тем более. Чего зря на учёте состоять? ЕЛОВЕЦКИЙ: Да. Тебе с к о р о двадцать девять, а мне у ж е тридцать... ФОМИНА: Ты бы, Петька, женился, ей-Богу. Это просто свинство - не жениться. Наглость какая-то. Любишь не любишь, хочешь не хочешь, а свадьбу устроить ты обязан. Для нас, для друей. Мы хотим закирячить на твоей свадьбе, ясно? ЕЛОВЕЦКИЙ: Да. Надо жениться. Надо. Должен же кто-то в конце концов ремонт сделать, прибрать, тараканов выморить. Пожалуй, женюсь. Знаешь, на простой такой бабёнке без завихрений. На лимитчице. ФОМИНА: Во-во! Она-то быстро приберёт. К рукам. Картины, бабушкины антикварные мулечки. И квартиру впридачу отсудит. ЕЛОВЕЦКИЙ: Да я её в бараний рог скручу! Замордую на фиг. Ноги вырву. ФОМИНА: А ты дай брачное объявление: мужчина неотталкивающей наружности, жилплощадью обеспечен, замордует на фиг, ноги вырвет, скрутит в бараний рог. Отбою от невест не будет... Ой. Машина какая-то приехала. (Глядит вдаль). Неужели ко мне кто-то в гости припёрся? Пронеси, Господи... ЕЛОВЕЦКИЙ: Чудеса русского гостеприимства. ФОМИНА: Так и есть. Это Шура Дрозд. ЕЛОВЕЦКИЙ: Мужик или баба? ФОМИНА: Мы с Шурой в одном классе учились. Пока, Петюня, я тебе звякну. (Кладёт трубку). Еловецкий удаляется. На сцену выскакивает молодая особа в шляпке, с бутылкой вина в руках. Это Шурочка Дрозд. Она звонко целует Фомину. ШУРА: У тебя тут такой воздух, такой воздух! Голова кружится! ФОМИНА (хмуро глядит вдаль): А это что ещё за остолоп? ШУРА (со значением): Это Август. Помнишь, я тебе говорила? Он член восточной лиги белых магов. Экстрасенс. ФОМИНА: Скажи ему, чтобы по клумбе не ходил. У меня на ней сыроежки летом растут. ШУРА (машет рукой): Август! Иди к нам! Он такой чудный! Он всё-всё чувствует. Когда мы с ним первый раз встретились, он вот так вот посмотрел мне прямо в глаза и говорит: "В детстве у вас была мозговая травма". А я ведь действительно в пять месяцев свалилась с пеленального столика. Чудесно, правда? ФОМИНА: Да уж... Подходит Август. Это безвкусно одетый, отчаянно набриолиненный детина с ростовским говорком. ФОМИНА: Аня. ЖЕНИХ: Август. (Смотрит на Фомину и сообщает доверительно): У вас щитовидка на пределе. ФОМИНА: Да вы что? ЖЕНИХ: И поджелудочная барахлит. ФОМИНА: Тогда давайте вино пить. (Начинает открывать бутылку). Бутылка никак не открывается. Шура берёт бутылку у Фоминой, тоже пытается открыть. В тишине Шура и Фомина поочередно борются с пробкой. Жених сидит, уронив голову на грудь. Шура выдёргивает пробку, пролив половину вина. ФОМИНА (жениху): Могли бы, между прочим, и взглядом откупорить. Небось, не рассыпались бы. Экстрасенс, не нам чета. Жених сидит так же неподвижно. ШУРА: Август очень перенапрягся. Представляешь, мы по дороге заехали в магазин. А там такой страшный старик на костылях. Август зарядился и стал с ним работать. И вдруг прямо на глазах старик как бросит свои костыли и как побежит! Только пятки засверкали. А Август совсем обессилел. Пауза. Жених сидит, уронив голову на грудь. Слышно, как работает стиральная машина. Ни с того ни с сего жених трясётся с головы до пят, словно его бьёт током. Потом встаёт как ни в чём не бывало. ЖЕНИХ: Давайте выпьем, девчонки! Аня, я так рад... Шура столько рассказывала... Шо вы такая... Шо у вас такой дом... Начинает мигать свет. Гул стиральной машины смолкает. ШУРА: Ой. Опять. ФОМИНА: Наши взяли электростанцию. Свет гаснет. ЖЕНИХ: То ж через меня. Мне так неловко. Куда ни приду первый раз, электричество с непривычки вылетает. Такой неудобняк! ФОМИНА: Ну вот. Теперь по вашей милости у меня не работает стиральная машина. И холодильник впридачу. ШУРА (жениху): Мася, пойди подыши воздухом. Жених удаляется. ШУРА (Фоминой, доверительно): Ну как? Выходить мне за него или нет? ФОМИНА: Где ты только берёшь таких? ШУРА: А где же теперь других-то взять? Теперь не то что жениха, и свидетеля-то приличного не найти. То псих, то голубой, то, боже упаси, филолог, одна буква "ы" на уме. Зайцев, правда, был подходящий. Но попрошайка такой, ужас. То ему купи, это купи. Прямо по улице идти невозможно, так и тянет в каждую лавку. И простужался часто. Сливкин тоже был ничего, но змей в ванне собирал. Вот Мурват был совсем хороший. Помнишь, Мурват, норвежец? ФОМИНА: Не норвежец, а араб. ШУРА: Не араб, а курд. ФОМИНА: Ещё того не легче. Партизан. По фальшивому паспорту жил в Норвегии. ШУРА: Курды не виноваты, что у них нет государственности. ФОМИНА: Он же террорист, он поезда взрывал, людей гасил направо и налево, у него же руки по плечи в крови. ШУРА: Главное - это национально-освободительное движение. ФОМИНА: Ну и выходила бы за него. Шла бы с ним партизанскими тропами. ШУРА: Тебе просто завидно! ФОМИНА: Что мне завидно? ШУРА: Мои женихи лучше, чем твои. ФОМИНА: Мои - такие же психи. Только у них денег побольше. ШУРА: Это у кого денег побольше? У этих твоих вонючих писателей? Ни гвоздь вбить, ни пьесу написать... ФОМИНА: А ты в школе в мальчишеской раздевалке подглядывала. Шура кидает в неё бутылку. ШУРА: А ты учителю ботаники любовные записки писала! Фомина кидает в неё стул. Бросаются всякими предметами, орут, бранятся. Затемнение. Дома у Фоминой. Куб на сей раз повёрнут той стороной, где холодильник. Фомина занята разморозкой. Звонит телефон. Появляется невесёлый Еловецкий. ЕЛОВЕЦКИЙ: Аня. ФОМИНА: Здорово, Ёлкин. ЕЛОВЕЦКИЙ: Мне надо поговорить с тобой. ФОМИНА: Говори, раз надо. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты единственный человек, которому я могу это рассказать. ФОМИНА: Рассказывай, Петруша. Я готова. ЕЛОВЕЦКИЙ: Аня. Со мной произошло такое... ФОМИНА: Опять женщину встретил? ЕЛОВЕЦКИЙ: Понимаешь... Мне вчера позвонил Женька Литвинов... ФОМИНА: Это противный такой, с волосами на ушах? ЕЛОВЕЦКИЙ: Литвинов сказал, что надо ехать в "Пенту". ФОМИНА: Зачем? ЕЛОВЕЦКИЙ: Потому что там самые крутые шлюхи, самые классные бабы только один день в году берут вместо пятисот баксов сто. ФОМИНА: И что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Я сказал, что конечно, поеду. Тогда Литвинов сказал, что надо обязательно быть в костюме. ФОМИНА: Ну? ЕЛОВЕЦКИЙ: Я порылся в шкафу и увидел, что мой московский костюм сожрала моль. Тогда я позвонил Джамисюку и одолжил костюм у него. ФОМИНА: Так. ЕЛОВЕЦКИЙ: Потом я позвонил Литвинову и сказал, что я готов. А он сказал, чтобы я посмотрел внимательно, не мятый ли на мне костюм. Я посмотрел и увидел, что он действительно жутко мятый. А у моего утюга шнур перетёрся. Когда я гладил, меня шибануло током... ФОМИНА: Час от часу не легче. ЕЛОВЕЦКИЙ: Когда я погладился, я опять позвонил Литвинову и сказал, что я готов. ФОМИНА: Ну и... ЕЛОВЕЦКИЙ: А он сказал, что надо ещё побрызгаться одеколоном. ФОМИНА: Ты побрызгался? ЕЛОВЕЦКИЙ: Понимаешь, когда я взял в ванной с полки одеколон, по стене пополз таракан. А я их так жутко боюсь. От неожиданности я выронил склянку. ФОМИНА: И что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Что, что... Мне пришлось спуститься на пятый этаж к Денисову и одолжить одеколон у него. ФОМИНА: А какой у Денисова одеколон? ЕЛОВЕЦКИЙ: "Блэк из нуар". ФОМИНА: Гадость. Ну, ты наконец побрызгался и что? ЕЛОВЕЦКИЙ: На обратном пути я немного застрял в лифте. ФОМИНА: Ну и денёк. Так доехал ты до шлюх или нет? ЕЛОВЕЦКИЙ: Я позвонил Литвинову и сказал, что я уже совсем готов и что он может за мной заезжать. ФОМИНА: Ну и дальше что? ЕЛОВЕЦКИЙ: А он сказал: с первым апреля. Пауза. ФОМИНА: Алё! Петька, ты что молчишь? Еловецкий хлюпает носом. ФОМИНА: Ты что там? Плачешь, что ли? ЕЛОВЕЦКИЙ: Нет, это я так. Простудился. ФОМИНА: Сволочь твой Литвинов. Зачем ты вообще с ним общаешься? ЕЛОВЕЦКИЙ: А я зато попросил одного парня, чтобы он позвонил Литвиновской жене и сказал, что Литвинов - бисексуал. Пауза. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, что ты молчишь? ФОМИНА: Я думаю. ЕЛОВЕЦКИЙ: О чём? ФОМИНА: О России. ЕЛОВЕЦКИЙ: И что ты о ней думаешь? ФОМИНА: Я думаю, что беда России в том, что мужчин воспитуют бабуленьки. ЕЛОВЕЦКИЙ: Не умничай. ФОМИНА: Извини. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты просто не любишь мужчин. ФОМИНА (подскакивает): Это я не люблю мужчин?! Я их обожаю! Я очень люблю мужчин. Люблю свежевымытых, тёплых, душистых, голых, богатых мужчин. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты всё-таки жопа. Жопа и комсомолистка. Расскажи мне лучше, что ты сейчас видишь в окно. ФОМИНА: Собака пришла какая-то незнакомая. Мою собаку нюхает. Голый сосед по участку бегает. Он знаменитый детский писатель, живой классик. Горячка у него белая. Любимец нашей детворы. А главное, Петька, что снег уже знает, что его конец близок. ЕЛОВЕЦКИЙ: Чей конец? ФОМИНА: Снега. Снег уже знает о своём неизбежном близком конце. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, знаешь что? ФОМИНА: Что? ЕЛОВЕЦКИЙ: Приезжай ко мне в Израиль. ФОМИНА: Фигушки. ЕЛОВЕЦКИЙ: Тогда приезжай ко мне в Америчку. ФОМИНА: А у тебя и там нора? ЕЛОВЕЦКИЙ: Пока нет. Но если ты приедешь, я начну там окапываться. ФОМИНА: Ладно. Вей гнездо. Я приеду к тебе в Америчку. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты только дай телеграмму. Я встречу тебя в аэропорту. Я буду в зелёном пальто и с букетом орхидей. ФОМИНА: А я привезу тебе гречневую кашу. И утюг с дырявым шнуром. ЕЛОВЕЦКИЙ: Анна, по чайнику получишь. ФОМИНА: Это по телефону-то? ЕЛОВЕЦКИЙ: Нет. В аэропорту. ФОМИНА: Букетом орхидей. По чайнику. Петька, извини, я прощаюсь. Мне сейчас должны звонить. (Находит в холодильнике огрызок огурца, разглядывает). ЕЛОВЕЦКИЙ: Да никто тебе не позвонит. Кому ты нужна? Да, кстати. Я вчера Степцова видел. Он тебя жутко любит. ФОМИНА: Мммммм... (Находит бутылку водки, трясёт, открывает, нюхает). ЕЛОВЕЦКИЙ: Он так развернулся! Такие дела крутит! ФОМИНА: Мммм... (Выпивает водку, закусывает огурцом). ЕЛОВЕЦКИЙ: Он теперь завод какой-то покупать собирается. Или таксопарк. ФОМИНА: Ага. А ещё зоопарк. Мавзолей и Останкинскую башню. ЕЛОВЕЦКИЙ: Да, он же тебе билет купил! ФОМИНА: Единый? ЕЛОВЕЦКИЙ: В кругосветку. На "Шаляпине". ФОМИНА: Меня укачивает. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну ты же сказала, что хочешь на море! ФОМИНА: Когда это я сказала? ЕЛОВЕЦКИЙ: Однажды, давно, мы говорили, ты сказала. ФОМИНА: А ты ему всё передаёшь, что я говорю? Ябеда ты и сплетник! ЕЛОВЕЦКИЙ: Короче, он сказал, что забивает с тобой стрелку пятнадцатого мая в три часа на кольцевой, на въезде в Москву. Он тебя лично проводит до Одессы и посадит на теплоход. Билет и паспорт у него. ФОМИНА: А я фотографию на паспорт не сдавала! ЕЛОВЕЦКИЙ: Это не преграда для любящего сердца. Он говорит, что ты - непоправимая заморочка его жизни. ФОМИНА: А сколько у него детей? ЕЛОВЕЦКИЙ: Мальчик Алексей, а девочка, между прочим, Анна. ФОМИНА: Слушай, Ёлкин. А почему у тебя нет детей? ЕЛОВЕЦКИЙ (с пафосом): Потому что заводить потомство в конце двадцатого века может только отъявленный злодей. А у тебя почему? ФОМИНА: Я пеленать не умею. ЕЛОВЕЦКИЙ: Слушай, ты должна что-то делать. ФОМИНА: В смысле? ЕЛОВЕЦКИЙ: Со Степцовым. Парень по тебе одиннадцать лет сохнет. С первого курса. Нет! Даже со вступительных экзаменов. А ты и ухом не ведёшь. Хоть бы хны. ФОМИНА: Пожалуйста. Хны, если угодно. Хны, хны, хны. ЕЛОВЕЦКИЙ: Сволочь ты, ясно? Сволочь комсомолистская! Иди взносы собирай! ФОМИНА: Да не ори ты. Ну вот по-твоему, что я должна сделать для Степцова? ЕЛОВЕЦКИЙ: Выходи за него замуж. Он будет счастлив. ФОМИНА: Вот уж не думаю. Нет, такого свинства по отношению к хорошему парню я никогда не совершу. К тому же он женат. ЕЛОВЕЦКИЙ: Это всё ерунда. Он женился, только чтобы тебя забыть. ФОМИНА: Да что ему забывать-то?! Как мы в бассейне зачёт по физкультуре сдавали? Как в очереди стояли за стипендией? Что ещё у нас с ним было? ЕЛОВЕЦКИЙ (строго): Не знаю, Аня, не знаю. Подумай, Аня, подумай. Мы в ответе за тех, кого приручили. ФОМИНА: Никого я не приручала. А "Одиссею капитана Блада" я ему отдам. ЕЛОВЕЦКИЙ: Мы с ним вчера ноль-семь водки выпили. И стали говорить о тебе. ФОМИНА: Могу себе представить. ЕЛОВЕЦКИЙ: Он стихи читал. ФОМИНА: Неприличные? ЕЛОВЕЦКИЙ: Не помню. (Помолчав). Нельзя так, Аня. Пока. ФОМИНА: Пока. (Кладёт трубку, крутит пальцем у виска, возится с холодильником, тряпками и тазиками. Звонит телефон. Она берёт трбуку). ЕЛОВЕЦКИЙ: "Как будто бы железом, обмокнутым в сурьму, тебя вели нарезом по сердцу моему". ФОМИНА: Что такое? ЕЛОВЕЦКИЙ: Стихи. Степцов читал. Вчера. ФОМИНА: Понятно. ЕЛОВЕЦКИЙ: Вот и я говорю - понятно. "Тебя вели нарезом по сердцу моему". (Бросает трубку). Фомина тоже кладёт трубку, драит холодильник. ФОМИНА: Когда же всё это кончится, а? Ну почему ко мне липнут всякие неврастеники? Звонит телефон. Она берёт трубку. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, извини, я забыл спросить. Как ты думаешь, если я приму аспирин и выпью чай с мёдом, я пропотею? ФОМИНА: Значит, так, Еловецкий. Слушай меня внимательно, Пётр Яковлевич. Не смей звонить мне до тех пор, пока не женишься. Тебе понятно? Арриведерчи! (Бросает трубку и с грохотом захлопывает холодильник. Идёт со сцены прочь). Звонит телефон. ФОМИНА (хватает трубку): Ты что, не понял? Повторяю по буквам! Ирина Даниил Ирина Наталья Андрей Христофор Ульяна Йод! Всё! ГОЛОС В ТРУБКЕ: Простите, меня, пожалуйста. ФОМИНА: За что? ГОЛОС: За всё. ФОМИНА: А вы кто? ГОЛОС: Саидянц Одиссей Ахиллесович. ФОМИНА: Вы, Одиссей Ахиллесович, наверное не туда попали. ГОЛОС: Всё равно. Простите меня. Ведь сегодня прощёное воскресенье. ФОМИНА: Прощёное воскресенье было в прошлое воскресенье. Но я вас прощаю. И вы меня тоже простите. ГОЛОС: И я вас прощаю. А теперь послушайте, как я на гармошке умею играть. Звуки гармоники, хорошая простая музыка. ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ Птицы поют, жужат осы и мухи. Светит солнце. Август. Крыльцо дома Фоминой. Телефон стоит на лавочке. Выходит Фомина, осторожно несёт косу. Голова Фоминой повязана косынкой. Фомина садтися, берёт брусок и начинает точить косу. Звонит телефон. Фомина берёт трубку. Возникает Еловецкий. ЕЛОВЕЦКИЙ: Это пункт сбора заблудившихся бегемотиков? ФОМИНА: Гы, гы, гы. Неужто свершилось? Женился! ЕЛОВЕЦКИЙ: Ещё чего! ФОМИНА: Что звонишь тогда? ЕЛОВЕЦКИЙ: Сам не знаю. Мне почему-то необходимо хоть иногда слышать твой противный голос. ФОМИНА: Ну расскажи что-нибудь, коль уж позвонил. ЕЛОВЕЦКИЙ: Что тебе рассказать? ФОМИНА: Расскажи мне, пожалуйста, кто такие друзья народа и как они воюют против социал-демократов. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, я слышал, у тебя что-то с головой. ФОМИНА: Нормально всё у меня с головой! ЕЛОВЕЦКИЙ: Что же ты не приехала? ФОМИНА: Куда? ЕЛОВЕЦКИЙ: На стрелку со Степцовым. Чтобы в кругосветку. Пятнадцатого мая. ФОМИНА: Ах ты... Тьфу ты! Не помню. Забыла и не приехала. ЕЛОВЕЦКИЙ: А он ждал, как дурак, до последнего. ФОМИНА: А. Вспомнила. В деревню ходила. Корову смотреть. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ты что, коров не видела? ФОМИНА: Купить хочу. ЕЛОВЕЦКИЙ: На фиг тебе? Ты сама - корова. ФОМИНА: Скажи Степцову, если уж ему так неймётся, пусть купит мне в подарок пруд на Селезнёвке. И пивной ларёк на берегу впридачу. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань. Скажи мне что-нибудь хорошее. Пауза. Фомина точит косу, прижав трубку плечом к уху. ФОМИНА: Картошка. ЕЛОВЕЦКИЙ: Что - картошка? ФОМИНА: Ну, ты просил сказать тебе что-нибудь хорошее, вот я и говорю. Картошка. Разве это плохое? По-моему, замечательное. Еловецкий вешает трубку. Фомина, послушав гудки, тоже вешает трубку и принимается точить косу. ФОМИНА: Обиделся. Беда с этими мальчишками. (Откладывает косу, прогуливается). Странные они всё-таки. Гандоном обзовёшь - и глазом не моргнут, а на простое русское слово "картошка" такая болезненная реакция. Странные, странные. Просто неведомые какие-то зверюшки. Когда я была маленькая, мы с девчонками придумали тайное общество "Всемальдур" с девизом "Все мальчишки - дураки". Н-да... Маленькие были, а уж секли, что к чему. Все мальчишки - дураки. А все мужчины... Хорошие они очень. Добрые. Грустные, как лошади под дождём. Чуть что - сразу слёзы на глазах. И бегом вешаться. Или матом орать. Прямо ничего больше придумать не могут. (Доходит до деревянного ящика для писем, тыкает пальцами в дырки, наклоняется, заглядывает в дырки, снимает с шеи ключик на шнурке, отпирает почтовый ящик и вынимает из него горсти сухих прошлогодних листьев, разбрасывает, листья летят). Лучше бы вон письмишко прислали. Жалко их очень. Книжки сочиняют, самолёты водят, из автоматов друг в друга пуляются, а в иные минуты так жалобно стонут, что сердце щемит. Обнимешь изо всех сил, и руками и ногами, прижмёшь к себе и станешь шептать: "Ну что ты, что ты, ведь всё ничего, ничего, ничего..." В это время выходит Шурочка Дрозд в платьице с рюшами и соломенной шляпке. Она идёт за Фоминой на цыпочках, и когда Фомина останавливается в задумчивости, набрасывается на неё сзади и закрывает ей глаза своими ладонями. ФОМИНА: Ааааааа! Кто это? Отпустите! (Делает несколько движений, и Шурочка отлетает. Фомина оглядывается). Ой, Шурик... (Помогает ей подняться). А если бы я умерла от неожиданности? ШУРА: Ты такая нервная, даже странно. Вроде круглый год на воздухе... ФОМИНА: Ты не сердишься на меня? ШУРА: Нет. А ты на меня? ФОМИНА: И я на тебя нет. ШУРА: Анька, ты такая умная. Этот Август действительно маразматик. Он у нас дома такое натворил... ФОМИНА: Электричество порушил? ШУРА: Ой, ужас. Он взялся лечить моего дедушку... ФОМИНА: А что с дедушкой-то? ШУРА: С дедушкой у меня проблемы. Видит он очень плохо, почти совсем ничего не видит. И соображает неважно. Всё забывает, путает. Однажды в суп вместо сметаны клей положил. Пошёл на демонстрацию седьмого ноябяря и заблудился, три дня найти не могли... ФОМИНА: Он пенсионер, что ли? ШУРА: Куда там! Работает. Поваром в детском садике. ФОМИНА: И что Август? Вылечил его? ШУРА: Понимаешь, он кое-что вспомнил. Например, где он потерял проездной на трамвай за ноябрь семьдесят четвёртого года. То есть, некоторые улучшения были. Но кошка, Пуся моя, совершенно облысела. И у мамы все цветы завяли. Вот что он натворил. ФОМИНА: Хорошо ещё, не спёр ничего. ШУРА: Не говори. У соседки, правда, молоко пришло. Помнишь, соседка моя, Алиса, высокая такая? ФОМИНА: А кого она родила? ШУРА: Да так никого толком и не родила. Но молоко пришло. ФОМИНА: Смотреть надо в следующий раз, кого в дом тащишь. ШУРА: А самое главное, это такой ужас... Я узнала, чем он занимался в армии. ФОМИНА: Не пугай. ШУРА: Когда он служил в армии, он... расстреливал... ФОМИНА: Расстреливал?! ШУРА: Расстреливал облака. В этих войсках служил, которые погоду делают. Представляешь, плывут себе облака, а этот дундук в них - бабах! ФОМИНА: Вот за то, что ты знакомишься неизвестно с кем, тебя просто выдрать надо! (Шлёпает Шуру по попе). ШУРА: Ой! Ты что, Анька? Ну-ка, одёрни. Одёрни быстро! ФОМИНА (дёргая её за платье): Раз-два-три-четыре, чтобы мальчики любили, раз-два-три-четыре-пять, чтобы с мальчиками спать! Я тебе, Шурик, всегда говорила, семейная жизнь ещё никого не доводила до добра. Помнишь Лёню Харитонова? Какой был красавец! В плечах косая сажень, росту под два метра, глаза синие-синие, весёлый такой. А после женитьбы такой маленький стал, вот мне по плечо, скукоженный, хромой, и восемь букв не выговаривает. ШУРА: Правда, что ли? ФОМИНА: Пойди сама посмотри. ШУРА: Ужас, ужас... ФОМИНА: Хочешь кофе? Или оранжаду? ШУРА: Ань, я к тебе по делу. На свадьбу хочу пригласить. Я двадцатого августа замуж выхожу. За хорошего человека. Пауза. ФОМИНА: Всякая женщина хочет, чтобы на ней хоть кто-нибудь был женат. Но у тебя, мон анж, просто обострение какое-то. Идея фикс. Шура сидит, виновато потупившись. ФОМИНА: Ну, и где же твой хороший человек? Что не привезла показать? ШУРА: Я бы и рада показать. Но его сейчас нет на Земле. ФОМИНА: Нет на Земле? ШУРА: Он там. (Показывает глазами и головой). Наверху. ФОМИНА: Этого-то я и боялась. ШУРА: Чего ты боялась? ФОМИНА: Что ты приведёшь в дом инопланетянина. ШУРА: Да нет! Ну при чём тут... Ой, Анька! Он - командир корабля. Многоразового использования. ФОМИНА: Шурка! А он нас на ракете покатает? Шура застенчиво хихикает. ФОМИНА: Послушай, Шура. Ну ты же взрослая тётенька. Сколько можно врать? Космонавта выдумала. Шура! Сколько нам с тобой лет?! ШУРА (Немеет от возмущения и беззвучно шевелит губами, затем шепчет трагически). Ты мне не веришь, Аня? Ты думаешь, что я лгу? Ты не веришь, что я люблю космонавта-исследователя? А я всё время думаю о нём. Как ему там грустно и одиноко на ветру... ФОМИНА: В космосе нет ветра!!! ШУРА: Погоди, я сейчас всё объясню. (Чуть не плачет, с отчаянием). Однажды был очень дождливый день. Я шла по улице и встретила лошадь. Это было так. На Садовом была жуткая пробка. А пешеходы стояли и ждали, когда машины отъедут, чтобы можно было пройти. И я тоже стояла вместе со всеми. И в кузове грузовика я увидела лошадь. У неё было такое грустное умное лицо. Я смотрела на лошадь, а больше, кроме меня, её никто не замечал. И вдруг я оглянулась и увидела, что рядом ещё один человек тоже смотрит на лошадь. Это был он, космонавт-исследователь, Герой России Валера Затыкайченко. Мы посмотрели друг на друга, и он сказал: "Не думайте о грустном". А я сказала: "Давайте думать, что она просто едет в цирк или в гости". Тогда он спросил: "Кто вы и куда вы идёте?" А я сказала: "Я Шура Дрозд, иду на курсы плетения кружев коклюшечным способом". А он сказал: "Шура, я прошу вашей руки.Только завтра после обеда я улетаю в космос, а сейчас иду в зоопарк кормить моего любимого бегемота". И мы пошли в зоопарк, покормили бегемота и долго гуляли и говорили обо всём на свете. Мы опомнились только поздно вечером, когда зоопарк уже закрылся вместе с нами. И тогда он сказал: "Что бы ни ожидало нас впереди, я никогда не забуду эту ночь". И он накрыл меня своей шинелью, а выход мы нашли со стороны террариума, там дырка в решётке заставлена большим портретом пионерки Кати Лычёвой. Он проводил меня домой и сказал: "Когда я вернусь, мы с тобой, ты и я..." ФОМИНА: Шура, что ты несёшь? Это бред! ШУРА (подскакивает как ужаленная): Который час? Сейчас же по радио концерт идёт! По заявкам! Понимаешь, мы договорились передавать по радио друг другу музыкальные приветы... (Бросается к кубу, поворачивает его так, что к залу обращается телевизор и радиоприёмник, нажимает кнопки, ищет нужную волну) ДИКТОР: ...церт подходит к концу. И в заключение выполняем ещё одну заявку. Пятую неделю несут космическую вахту российский космонавт-исследователь Валерий Затыкайченко и эфиопский бортинженер Мунда-Наньюнда. По просьбе Валерия Затыкайченко для его невесты Шурочки Дрозд звучит вальс Хачатуряна к драме Лермонтова "Маскарад". Шура, торжествуя, гордо выпрямляется и оборачивается к Фоминой. Фомина делает шаг к ней навстречу. Они приближаются друг к другу и начинают вдвоём бешено вальсировать. Вальсируют долго. Затемнение. Музыка уходит. Гремит гром. Шум дождя. Сверху течёт вода. По сцене шныряет повязанная косыночкой Фомина, расставляет железные тазики. Вода шумно льётся в тазики. Фомина укутывается в клетчатый плед и садится на пол, грустно глядя, как льётся из дырявой крыши вода. Звонит телефон длинными, прерывистыми звонками. Фомина берёт трубку. В телефоне - шум, скрип, далёкие гудки, далёкая музыка, голоса, переговоры пожарных и милиции, полная неразбериха. ГОЛОСА В ТЕЛЕФОНЕ: Черлак, черлак, плюсса, воды нет у меня... квадрат же шесть... не слышу ответа... восьмёрочка,ответьте...свислочь, пустомыты, чердаклы... целуй всех наших... хандыга, хнадыга, сокол солдатский... была среда...по а сто один движется фургон в направлении Калуги... нюрба, нюрба, как слышно... подними вертолёт... ландыши, ландыши, светлого мая привет... четверо вооружены... кулунда, черлак, карабулак базарный...авария там на электростанции... ну, тогда до пятницы... (Вдруг разборчиво и близко): Ты меня любишь? Скажи мне. Ты меня ещё любишь? ФОМИНА: Вы не туда попали, товарищ. (Кладёт трубку. Снова сидит и смотрит, как дождь льётся в железные тазы). Опять прерывисто и длинно звонит телефон. Фомина берёт трубку. Там ничего не слышно, кроме хорошей грустной музыки, которая звучит совсем близко. Фомина смотрит на трубку. Льёт дождь. Затемнение. Дождь стихает, поют птицы, светит солнце. Куб обращён к залу той стороной, где духовка. Фомина в косыночке задивгает в духовку протвень с пирогом. Звонит телефон. Появляется Еловецкий. ЕЛОВЕЦКИЙ: Ань, куда ты девалась? У тебя что, телефон сломался? ФОМИНА: Он у меня всегда ломается, когда дожди. Кабель куда-то там вымывается. Таковы мои климатические особенности. ЕЛОВЕЦКИЙ: А я тут по случаю килограмм клюквы возле метро купил. И стал есть. Ем-ем, ем-ем, вдруг вижу, а там... ФОМИНА: Лучше не надо. ЕЛОВЕЦКИЙ (радостно): Пуговица! Маленькая такая. Перломутровая. Я её в лупу стал рассматривать. Это пуговица с платья девушки, собирающей клюкву! Живёт себе там, на Севере... Белые ночи... Знаешь, я думал о ней и не мог засунть до утра. ФОМИНА: Женись, Петруша, ой, женись. Не доведут тебя до добра эти мечтания. ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь, я устал быть молодым. Я хочу стать старым. ФОМИНА: Да ты и есть старый. Холостяк с собачонками. Всё картины покупаешь, чтоб потом опять продать. ЕЛОВЕЦКИЙ: Знаешь, ко мне тут Степцов заходил. Он сказал, что ему всё это надоело. ФОМИНА: Что ему надоело? ЕЛОВЕЦКИЙ: Что он тебя любит, а тебе по фигу. ФОМИНА: Мне тоже надоело. ЕЛОВЕЦКИЙ: Он решил со всем этим покончить. ФОМИНА: Наконец-то. ЕЛОВЕЦКИЙ: Он решил тебя прирезать. За все свои мученья. За свою гнутую жизнь. ФОМИНА: На всё воля Божья. ЕЛОВЕЦКИЙ: Вот жопа, а? Ничем не проймёшь! Человек по тебе одиннадцать лет сохнет! Он уж чего только ни делал, чтобы тебя забыть. И в Магадан уезжал, и в Питер... ФОМИНА: И в булочную ходил! ЕЛОВЕЦКИЙ: Детей наплодил, женился два раза, а один раз даже венчался. Я свидетелем на регистрации был и на венчании тоже этим самым, как его... И вот уже перед самым венчанием он вдруг ко мне поворачивается, рубашка белая, сам бледный, как покойник, в руке свечка, и говорит: "Я ведь всё это только чтобы Аньку забыть..." ФОМИНА: Я это сто раз слышала. Что ему нужно забыть? Семинар по истории КПСС? Пауза. ЕЛОВЕЦКИЙ: Слушай, Аня. Он просил, чтобы я тебе не говорил, но я скажу. Он разорился. Задолжал крепко. На него сильно наехали и, наверное, его скоро убьют. ФОМИНА: Что, серьёзно? Погоди... Вот козлиные законы! Зачем убивать-то? С убитого и подавно долг не возьмёшь. А сколько он должен? Надо что-то делать... Давай что-нибудь продадим. Продай картины, и я что-нибудь продам... ЕЛОВЕЦКИЙ: Ну при чём тут "продадим"? Я тебе говорю, что человека кокнут не сегодня завтра, а ты - продадим... ФОМИНА: Ну что ещё я могу теперь для него сделать?! ЕЛОВЕЦКИЙ: Хочешь, скажу тебе правду? (Пауза, затем торжественно). Ты думаешь, это очень красиво - сидеть одной как сыч, в доме с дырявой крышей, поганки на клумбе выращивать. Ты думаешь - ты фамм фаталь, хохохо! А на самом деле ты одинокая гармонь, ясно? Потому что ты никого не любишь. У тебя нет сердца. ФОМИНА (смеётся): Что-что-что-что-что? А ты-то кто такой? Ты-то кого любил? Катьку? Или Машку Соколову? Или эту свою фею из коробки с пастилой? ЕЛОВЕЦКИЙ (уныло): Никто никого не любит. Такие теперь времена. Из духовки вьётся дымок. ФОМИНА: Вот временам и говори правду. Пирог из-за тебя спалила. (Кладёт трубку, открывает духовку, возится с пирогом). Входит Шурочка Дрозд. ШУРА: Ну. И как тебе это нравится? ФОМИНА: Что мне должно нравиться? ШУРА: Ты газеты читаешь? Радио слушаешь? Телевизор смотришь? ФОМИНА: Бог с тобой. ШУРА: А в газетах пишут, что у Центра управления полётом не хватает средств, чтобы осуществить приземление корабля. И мой Валера будет ещё неизвестно сколько болтаться в космосе. Может, вообще до глубокой старости. Может, он передумает на мне жениться?... Господи! (Рыдает). В кои-то веки встретила хорошего человека, а его теперь не могут из космоса обратно достать! Ну что же мне делать-то, а? Неужели так и жить бобылём? А если он меня там забудет... ФОМИНА: Не забудет. Такое не забывается. Кроме того, сколько денег нужно, чтобы приземлить этот несчастный корабль? Сейчас что-нибудь продадим... Звонит телефон. Она берёт трубку. Возникает Еловецкий. ЕЛОВЕЦКИЙ: Слушай, тут вчера такое было! Мы с Литвиновым поехали в "Славянскую". У него там одноклассник сутенёром работает. И Литвинов так ловко сговорился, что выторговал двух классных шлюх за полцены, представляешь? ФОМИНА: Вот свезло-то, а? ЕЛОВЕЦКИЙ: Я привёз свою к себе... Это такой чудесный человек. Она мне утром яичницу зажарила - пальчики оближешь. Унитаз починила! Там, оказывается, надо было в бачке одну пупку поправить. Я вот думаю, может, мне на ней жениться? ФОМИНА: Погоди. А как же с той женищной? ЕЛОВЕЦКИЙ: С которой? ФОМИНА: Которую ты любил в Израиле. Всю зиму. ЕЛОВЕЦКИЙ: Аньк, да ты что, спятила? В Израиле зимы вообще не бывает. ФОМИНА: Ну, ты и крендель, друг мой! Хорош гусь, ничего не скажешь! ЕЛОВЕЦКИЙ: Да, Ань, я что звоню-то. Ко мне только что на секунду заскочил Степцов. Он уже поехал к тебе. Чтобы тебя прирезать. Схватил нож и поехал. Он к тебе едет. Так что я тебя предупреждаю. ФОМИНА: Большое спасибо. Собаку я завещаю тебе. Собачий паспорт и карточка прививок - в среднем ящике письменного стола. (Вешает трубку, подходит к поникшей Шурочке). Ты, Шурик, вот что. Ты езжай сейчас домой. Сиди и жди своего космонавта. Он обязательно приземлится. Надо только подождать. Сразу ничего ни у кого не бывает. А ты ему пока что-нибудь свяжи. Носки, например. А то он там зазяб, небось, в своём космосе. Вот и свяжи ему носки. Сплети коклюшечным способом. Ты езжай домой, потому что ко мне сейчас приедет один человек, чтобы меня прирезать. ШУРА: Как прирезать? За что? ФОМИНА: Сама толком не знаю. Это долгая история. ШУРА: Может, вызвать милицию? ФОМИНА: Не стоит. Он парень надёжный. Раз сказал - прирежет, значит, так надо. И никаких. Шура смотрит на Фомину, оторопев. ФОМИНА: У тебя всё будет хорошо. Космонавт скоро вернётся. Ты будешь варить ему варенье и читать вслух рассказы Паустовского. Можешь потом забрать себе мою стиральную машину. А космонавту передай, что я хотела пожать его мужественную руку. Счастливо, Шура. Шура пятится к кулисе, оторопело глядя на Фомину и прижмая ладонь к губам. Потом стремительно возвращается к Фоминой, порывисто обнимает её и убегает. Оставшись одна, Фомина разглядывает себя в зеркало, поправляет одежду, душится, прихорашивается. Звонит телефон. Она берёт трубку. ГОЛОС МАЛЬЧИКА: Приём-приём. Ань, ты хорошо поживаешь? ФОМИНА: Поживаю хорошо, приём. ГОЛОС: Давай знаешь чего? ФОМИНА: Чего? ГОЛОС: Давай хвастаться. ФОМИНА: Хвастаться? Конечно, давай. Давно я что-то не хвасталась. ГОЛОС: Ты первая. ФОМИНА: Нет, ты первый. ГОЛОС: А мне зато из Австралии прислали живого кенгурёнка. Вот, послушай, как он у меня хрюкает. (Мальчик похрюкивает). ФОМИНА: Ну и что? Зато моя подруга скоро выйдет замуж за космонавта, и нам всем дадут скафандры и суп из тюбиков. ГОЛОС: А у нашей учительницы по английскому все зубы изо рта вынимаются. ФОМИНА: А зато мой дедушка, когда был маленький, с двадцатого этажа свалился, и ему ничего не было. Отряхнулся и дальше побежал. ГОЛОС: А у меня зато - есть один друг-псих. ФОМИНА: А у меня зато - все друзья - психи. ГОЛОС: А у меня зато - уши от головы отстёгиваются. ФОМИНА: А меня зато - скоро прирежут. ГОЛОС: По шуточкам, да? ФОМИНА: Это уж как получится. Если не по шуточкам, то возьмёшь себе потом мой велик. У него, правда, задний фонарик отвалился. ГОЛОС: Ничего, мне папка привинтит. А теперь давай дразниться. ФОМИНА: Давай, мышь хвостатая. ГОЛОС: Сама огурец кусачий. ФОМИНА: А ты - бритый крыжовник. ГОЛОС: А ты - сушка дырявая. Фомина хохочет, падает на пол и болтает ногами. Входит Степцов с радиотелефоном в руке. ФОМИНА: Всё, Никитос, пока, меня резать приехали. МАЛЬЧИК: Расскажешь потом? ФОМИНА: Постараюсь. Конец связи. (Кладёт трубку и остаётся лежать на полу). Здравствуй, Серёжа. (Рукопожатие). Резать меня приехал? Ну и правильно. Давно пора. Степцов озирается по сторонам. Фомина качает ногой и рассматривает носок своей туфли. ФОМИНА: Выпить хочешь? (Встаёт поворачивает куб так, что лицом к залу обращается холодильник). Пива или оранжаду? Это ты удачно придумал - меня зарезать. Ты меня зарежешь, через день-другой тебя кокнут, и виноватых нет. Умно. Ловко. Молодец. СТЕПЦОВ: Твой дом теперь совсем другой. ФОМИНА: Можно подумать, что ты видел, каким он был раньше. СТЕПЦОВ (смотрит на неё изумлённо): Ты что, забыла? Я же приезжал сюда однажды. ФОМИНА: Ты что-то путаешь. СТЕПЦОВ: Да нет, ну как же. Это было сто лет назад. Курсе на четвёртом или на третьем. В конце весны. Однажды вечером я позвонил тебе сюда, чтобы спросить какие-то конспекты. Они мне были на фиг не нужны, просто мне страшно захотелось тебя услышать. Я сидел дома один, целый час тупо таращился на телефон и думал: "Ну что я буду звонить? Не буду я звонить." И позвонил. А ты сказала: "Серёга, мне так страшно тут одной. Приезжай, пожалуйста." Была ночь... ФОМИНА: Ещё бы не страшно! Тут в конце весны по ночам знаешь, что творится? Всё шуршит, квакает, ухает, коты орут, ёжики топочут. СТЕПЦОВ: Пока я ехал, я почему-то волновался. Мне даже пришлось постоять вон там на мосту, чтобы успокоиться. Я слушал, как шумит эта маленькая тёмная речка. Потом я пришёл к тебе, мы поговорили о какой-то ерунде, выпили чаю и легли спать. ФОМИНА: Что, правда?! СТЕПЦОВ: В разных комнатах. ФОМИНА: А. СТЕПЦОВ: Утром я проснулся рано, было такое солнечное, щебечущее утро, мне захотелось разбудить тебя. Но я боялся, что, если я поднимусь к тебе на второй этаж, если постучу в твою комнату, ты меня так отошьёшь, обсмеёшь с ног до головы, ты, насмешливое сердце! И я постучал шваброй в потолок. Мы пошли в лес. Ландыши собирали. Ты ещё меня учила, что ландыши распускаются тогда, когда молодые скворцы вылетают из гнёзд. ФОМИНА: Обалдеть. СТЕПЦОВ: Неужели не помнишь? Фомина молчит в задумчивости. ФОМИНА: Понимаешь, Серёжа. Месяца три назад у меня кончился стиральный порошок. Я поехала в хозяйственный. Это тут, на сорок пятом километре. По дороге я как-то задумалась. О любви, о печали, о надежде. Задумалась и отключилась. А когда я снова вкоючилась, меня жутко рвало. Кровь хлобыстала. Какие-то люди волокли меня в "скорую помощь". А моя бедная машинка стояла, основательно врубившись в столбик со словами "ГАИ Московской области приветствует внимательных водителей". СТЕПЦОВ: Что, серьёзно? Ты попала в аварию? Я не знал. ФОМИНА: Сотрясение было сильное. Так что я многое подзабыла. Вылетело всё из дырявой башки. Ты уж не обижайся. СТЕПЦОВ: А сейчас как? Болит голова? ФОМИНА: Да нет. Раньше сильно болела, а теперь почти прошло. Степцов пытается прикоснуться к её голове, повязанной косынкой. Фомина пятится и ускользает от него. ФОМИНА: Ну, расскажи мне ещё что-нибудь про нас с тобой. СТЕПЦОВ (усмехается): Что тебе рассказать? Однажды я тебя очень долго ждал. Ты была на каком-то длинном собрании, комсомольская богиня, вы там то ли выбирали кого-то, то ли, наоборот, - убирали. А я сидел на подоконнике напротив актового зала, ждал тебя и курил. Сначала подошёл ко мне пожарник и сказал, что нельзя курить, потом стукачка из деканата, тоже сказала, что здесь не курят, потом проректор по науке, толстый этот. А я всё сидел на подоконнике, курил, ждал тебя и думал: зачем я её жду? Мне хотелось показать тебе дом, в котором я родился. Мой отчий дом. Дед у меня был врач, и прадед тоже, и у нас был свой дом на краю города, такая старая дача, тёмные брёвна, веранда с цветными стёклами, золотые шары в саду. Окрестные жители так и называли - дом доктора. Вот там я родился, вырос и школу закончил. А потом город стал наступать, метро прорыли, дом наш снесли. И на его месте ничего не построили. Так что я хотел показать тебе пустое место от своего отчего дома. Я тебя ждал, ждал... Темнеть стало, дождь пошёл, собрание кончилось, мы ехали вместе в совершенно пустом троллейбусе и молчали. На перекрёстке я сказал тебе "пока" и пошёл в общагу портвейн пить. А ты дальше поехала... ФОМИНА (помолчав): Да. Даже жалко, что тебя скоро убьют. СТЕПЦОВ: Знаешь, Аня. Есть у меня к тебе одна просьба. ФОМИНА: Говори. СТЕПЦОВ: Обещай, что не откажешь. ФОМИНА: О чём разговор... СТЕПЦОВ: И не будешь смеяться. ФОМИНА: Не буду смеяться. СТЕПЦОВ: Дай слово. ФОМИНА: Даю. СТЕПЦОВ: Я хочу вымыть твои волосы. ФОМИНА (громко, глупо хохочет): Хахахахахахаха! (Прикрывает рот ладонью). Извини. СТЕПЦОВ: Мне ничего так сильно не хотелось. У тебя такие чудесные волосы. Только не под краном вымыть, а по старинке. Долго-долго поливать из кувшина. ФОМИНА: Ну, попробуй. Должны же у человека мечты исполняться. На, мой. (Снимает платочек с головы. Она брита наголо.) Пауза. Фомина стоит, наклонив голову. СТЕПЦОВ: Это из-за катастрофы, да? ФОМИНА: Понимаешь, мне голову в двух местах зашили. Как только волосы отрастут немножко, тут же башка болеть начинает. СТЕПЦОВ (расматривает её голову, осторожно касаясь пальцами): Вот тут зашивали? И тут тоже, да? Ничего, аккуратно зашили. ФОМИНА: Какие у тебя руки хорошие. Даже приятно, когда ты трогаешь. Тебе, Сергуня, тоже надо было стать доктором. А не сценарный факультет заканчивать, чтобы грузчиков лупить. (Выпрямляется, поднимает голову). Они смотрят друг на друга. Знаешь, что? Теперь тебя, пожалуй, не убьют! Точно. Потому что твоя мечта ещё не сбылась. А убивать человека, у которого мечта не сбылась, никто не станет. Теперь тебя долго не убьют! Пока я длинные волосы не отращу. Вот! СТЕПЦОВ: Да меня и так не убьют. (Усмехается). Я ведь уже расплатился давно. И ребят своих послал вломить кому надо. ФОМИНА (сварливо): Что ты тогда мою больную голову морочишь? Дурак! (Тут же): Что бы тебе такого подарить? Давай, Сергуня, крестами поменяемся? СТЕПЦОВ: Лучше майками. ФОМИНА: Запросто. Фомина и Степцов одновременно стягивают майки, секунду смотрят друг на друга и обмениваются ими. От тебя Новым годом пахнет. Ёлкой. СТЕПЦОВ: Это просто водка такая, можжевеловая. Анька, у тебя рюкзак есть? ФОМИНА: Вон красный, в прихожей висит. СТЕПЦОВ: Бери рюкзак, поедем с тобой яблоки воровать. Фомина глядит, не понимая. Мы с пацанами, с одноклассниками, раньше каждую осень в сады лазили, там, у нас, на окраинах. Яблоки трясли. Традиция такая. Даже когда школу закончили, уже здоровенные дядьки, специально собирались каждую осень и ехали яблоки воровать. ФОМИНА: Психи вы, мужики, непролазные. СТЕПЦОВ: Поехали, Анька. ФОМИНА: Во-первых, сейчас август. Яблоки ещё не созрели. А во-вторых, нам непременно накостыляют. СТЕПЦОВ: Ты, Анна, не боец. (Берёт радиотелефон). Здравствуйте, Дубровина, пожалуйста. Это Степцов говорит. А. Ну ладно. Передайте, хотел позвать его яблоки воровать. (Даёт отбой). В Федеральном собрании, видите ли, заседает. (Снова набирает номер). Алё, Наташа? А Саня где? Что это вдруг? Как приедет, скажи, пора яблоки воровать. Целую. (Отбой). Этот сквалыга в Вене вальсы слушает... (Набирает номер). Добрый день, соедините меня, пожалуйста, с Марченко. Не может быть... Нет, нет, спасибо... (Отбой). Арестовали вчера, представляешь? Уже фирму описывают. Банкир, трам, та-ра-рам... Видно, придётся мне одному яблоки трясти. А одному - несподручно. ФОМИНА: Я с тобой как-нибудь потом поеду яблоки воровать. Обязательно. Я тебе обещаю. А сейчас я просто не могу. Извини, Серёжа. Знаешь, у меня сейчас всё очень плохо... СТЕПЦОВ: Что у тебя плохо? Расскажи мне. ФОМИНА (Помолчав): Странно. Раньше я всё ждала, что придёт какой-нибудь хороший человек и спросит: "Расскажи мне, что с тобой было". И я расскажу. А теперь я никому ничего не могу рассказать. Перехотелось, что ли... СТЕПЦОВ: Это потому что ты гордая. ФОМИНА: Я только думаю, что я гордая. А на самом деле у меня просто характер тяжёлый. Пауза. Знаешь, давай вот что. Встретимся с тобой, когда у меня всё будет хорошо. Уже скоро. Сейчас у нас что? Август? Вот давай в октябре. Нет, в ноябре. Уж в ноябре-то у меня точно всё будет хорошо! Решено! Пятнадцатого ноября я прихожу к тебе в переход. В ларьки. Ночью. СТЕПЦОВ (смеётся): Зачем в переход? Почему ночью? ФОМИНА: А я люблю ночные подземные переходы. Электричество гудит, ветер жует, клочья всякие летят и пахнет осенними цветами, горько-горько. У тебя в переходе продают осенние цветы? СТЕПЦОВ: Будет сделано, ваше величество. ФОМИНА: Ну вот видишь, как всё здорово. Степцов молчит. Ведь всё здорово, правда? СТЕПЦОВ: Клёво всё до невозможности. Я только никак не пойму: почему ты должны крутить романы неизвестно с кем, если есть я? Почему я должен жить с тупорылыми бабами, если есть ты? ФОМИНА: Вот в переходе-то мы всё это и обсудим. И что-нибудь вместе придумаем. Пауза. Ну, пока? Пауза. СТЕПЦОВ: Пока. Рукопожатие. Он уходит. Фомина стоит задумавшись, потом бросается к кубу, поворачивает его так, что к залу обращается стиральная машина, нажимает на кнопки, загораются лампочки, слышится журчанье воды. Фомина садится на пол и смотрит, как крутится в машине тряпьё. Звонит телефон. Она не берёт трубку. Телефон звонит долго. Выходит Еловецкий с телефонным аппаратом. ЕЛОВЕЦКИЙ: И чего я, собственно, ей названиваю? Зачем она мне сдалась? Чего в ней такого? Ничего. Странная всё-таки штука. Бывают на свете тётеньки, на которых можно очень круто подсесть, как говорят наркоманы. Ничего в ней нет, а поди ж ты... Да, да, именно подсесть, как на героин. Подсел и всё, амба. Туши свет. Вот и Москва тоже из этой породы. Ведь дыра дырой, а как подсядешь на неё в детстве, так уж и не разлюбишь до смерти. Город герой красавица Москва. Город номер семьдесят семь, как пишут на новых автомобилях. Зачем я всё-таки ей звоню? А, это я попрощаться звоню. Осень ведь уже, пора в тёплые края перебираться. (Кладёт трубку, надевает плащ и шляпу, чемодан берёт). Занавес закрывается. Еловецкий на авансцене. Уезжаю тосковать по Москве. Большой город . Очень большой. На северо-востоке может хлестать дождь, а на юге - светить солнце. Что же это всё-таки за город? За занавесом лупят молотком по железу. Еловецкий возвышает голос. Кто он? Он или она? Герой или красавица? Бедный герой! Невезучая красавица! Ты будешь ждать, когда я вернусь? Ты узнаешь меня? Ведь это же я, я! Это я сплю в метро, курю на ходу, прячусь от дождя в подворотне, спускаюсь спящим ночным переулком к реке, и твоё хмурое небо смотрит в моё окно. Москва! Отдай моё сердце! (Стремительно уходит, убегает со сцены). Занавес открывается. Подземный переход. Ночь. Гудит электричество. Дует ветер. Летят клочья бумаги и обрывки белых осенних цветов. Ларьков нет. Только один остался. На нём вывеска - "Пуговицы". Его заколачивают железными листами. Чистильщик сапог собирает свой скарб. Появляется Фомина в пальто. Волосы у неё отросли. Фомина озирается по сторонам. Рабочие заканчивают заколачивать ларёк и уходят. ФОМИНА (чистильщику): кажите, а вот тут раньше были ларьки. И хозяин. Такой высокий... ЧИСТИЛЬЩИК: Серёжа! ФОМИНА: Серёжа. ЧИСТИЛЬЩИК: Разве не знаете? (Смотрит на Фомину). Убили его. Фомина молча опускается в кресло перед чистильщиком. В сентябре ещё. Понимаете, он ведь здешний, из дома доктора. У них с пацанами привычка была - по осени лазить в сады, яблоки трясти. Даже когда выросли, всё равно собирались и лазили. Да. И вот в сентябре он очень хотел поехать, всё звонил своим, а никто не мог. Тогда он поехал один. Чудной он всё-таки. На "БМВ" поехал яблоки воровать. Перелез через забор и стал трясти. А там в доме пенсионер сидел одинокий. Ну, увидел, что яблоки трясут, и шмольнул из ружья. Да. Серёжа совсем не мучился. Сразу умер. В саду. Под яблонями, на коричневых листьях. А пенсионера в дурдом посадили. Куда катимся?...(Пауза). А вы как поживаете? ФОМИНА: Я?... У меня... У меня всё хорошо... Фомина сидит неподвижно. Чистильщик начинает чистить её сапоги. Мимо торопливо идёт прохожий. На шапке и на плечах у него снег. Он стряхивает снег, топает ногами. ФОМИНА (Изумлённо): Снег... (Встаёт.) Снег! Вот кто настоящий герой этой истории... Грустная жизнь городского снега. Его первый приход, непременно тайный, ночной. Почтальоны и дворники встречают его на рассвете. Первый снег. Но никто не провожает последний снег, когда он такой некрасивый, и все ждут его ухода, торопят его конец... Издалека слышится музыка. Из кулис выходят музыканты, пьяницы, цветочницы и Степцов. СТЕПЦОВ: Она плачет! Она плачет из-за меня! Чёрт побери, она пришла и она плачет из-за меня! ФОМИНА (Делает движение броситься к нему, но останавливается поражённо): Ну, ты козёл... Ну, придурок... (Ладонью вытирает слёзы). Вот сволочь, а? Видеть тебя не желаю, идиот чёртов! СТЕПЦОВ: Как я люблю тебя! Как я счастлив! Как я богат! Как здорово жить на свете! ФОМИНА: Козлы! Козлы! Козлы! СТЕПЦОВ: Шампанского! Звучит музыка, хлопают пробки, весело. ЗАНАВЕС |
